ЛЮБОВНАЯ ЗАВИСИМОСТЬ. ЧТО ЭТО?
Любовная зависимость – сложная и неоднозначная тема. Предлагаем вашему вниманию перевод статьи, в которой авторы рассматривают любовную зависимость с различных точек зрения, а так же этические вопросы ее лечения.
Brian D. Earp, Olga A. Wudarczyk, Bennett Foddy, Julian Savulescu
Что такое любовная зависимость и нужно ли ее лечить?
(пер. с англ. источник Philos Psychiatr Psychol. 2017 Mar; 24(1): 77–92) https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC5378292/
Многочисленные исследования показывают, что романтическая любовь может иногда буквально вызывать привыкание. В целом существуют узкий и широкий взгляды на любовную зависимость. Узкий взгляд считает только самые крайние, вредные формы любви или связанные с ней формы поведения потенциально аддиктивными по своей природе. Широкая точка зрения, напротив, состоит в том, что даже базовая социальная привязанность относится к спектру аддиктивных мотиваций, подкрепленных нейрохимическими процессами, как и более традиционные аддикции.
По данным ФБР в 2011 году более 10% убийств в США были совершены любовником жертвы. Когда отношения приходят к нежелательному концу, мы чувствуем боль, горе и потерю. Мы можем даже впасть в депрессию или уйти в изоляцию от общества.
Эти феномены, включая чередующиеся состояния экстаза и отчаяния, а также экстремальные и иногда разрушительные мысли и поведение, которые могут последовать из-за потери любви, похожи на аналогичные явления, связанные с более “традиционными” зависимостями, такими как наркотики, алкоголь или азартные игры.
Тем не менее, следует отметить, по крайней мере, одну важную особенность, которая отличает любовь от видов зависимостей от веществ, которые обычно описываются в психологической и медицинской литературе. Почти каждый человек стремится влюбиться хотя бы раз в своей жизни. Но никто не стремится стать зависимым от, например, героина, сигарет или игровых автоматов. Поэтому, на первый взгляд, может показаться абсурдным предположение о том, что между влюбленными и наркоманами может существовать реальное сходство. Неужели все это только гипербола и поэтическая вольность?
А может, и нет.
Поверхностное сходство между аддиктивным употреблением психоактивных веществ и межличностными привязанностями, основанными на любви и сексе достаточно велико. И там и там присутствуют возбуждение, экстаз, страстное желание, нерегулярные физиологические реакции и навязчивые паттерны мышления. Поэтому многие теоретики начали утверждать, что оба феномена могут опираться на сходные или даже идентичные психологические, химические и нейроанатомические субстраты.
В последнее десятилетие резко возросло число опубликованных исследований по нейробиологии и нейрохимии романтической любви. Они показывают, что субъективное состояние (или состояния) “влюбленности” тесно связано с характерными биохимическими реакциями, происходящими в мозге. Эти реакции включают такие соединения, как дофамин, окситоцин, вазопрессин и серотонин, и активизируют области мозга, которые, как известно, играют роль в развитии доверия, создании чувства удовольствия и передаче сигналов вознаграждения. Участие подобных нейрохимических веществ и нейронной активности в процессах, связанных с зависимостью, уже хорошо установлено. Следовательно, ученые начали проводить ряд параллелей между естественным вознаграждением, связанным с человеческой любовью, и искусственной стимуляцией, обеспечиваемой употреблением вызывающих привыкание веществ, таких как алкоголь, героин или кокаин.
Существуют два основных подхода к схожести между любовью и зависимостью.
Первый подход рассматривает только самые крайние случаи (или фазы) любви и связанного с ней поведения как потенциальные примеры зависимости. Исследования в этом ключе фокусируются на сексуальных принуждениях, педофилии, токсичных или оскорбительных отношениях, аномальных привязанностях и нездоровой терпимости к негативным результатам в жизни и в отношениях.
Второй подход отличается более широким взглядом и
считает даже “нормальные” романтические страсти химически и поведенчески
аналогичными аддикции. Исследования в этом ключе подчеркивают общность
между состоянием человека под влиянием определенных наркотиков и вполне обычным
состоянием влюбленного, включая его “сосредоточенное внимание” на предпочтительном
индивидууме, перепады настроения, тягу, навязчивость, принуждение, искажение
реальности, эмоциональную зависимость, изменения личности, принятие риска и
потерю самоконтроля.
Ниже мы остановимся на размышлениях о природе романтической любви, рассматриваемой как зависимость и попытаемся исследовать некоторые из моральных и практических последствий, если признать что:
1. Человек действительно может стать зависимым от любви.
и
2. Быть влюбленным - это в некотором смысле быть зависимым от другого человека.
Наш главный тезис будет заключаться в том, что при любом понимании любви как аддикции можно обоснованно утверждать, что в некоторых случаях “лечение” любви может быть оправданным или даже желательным.
Основная модель
зависимости от наркотиков, по крайней мере, среди неврологов и психиатров, заключается
в том, что наркотики вызывают привыкание, т.к. они постепенно вызывают
ненормальные, неестественные изменения в человеческом мозге. Согласно
этому "узкому’ взгляду на зависимость аддиктивное поведение порождается
мозговыми процессами, которые просто не существуют в мозге не зависимых людей.
Самая популярная
версия этой точки зрения гласит, что наркотики "кооптируют"
нейромедиаторы в мозге, чтобы создать сигналы вознаграждения, которые затмевают
силу "естественных вознаграждений", таких как еда или
секс. Таким образом, они продуцируют паттерны обучения и клеточной
адаптации в мозге, которые никогда не могли бы возникнуть без употребления химических
веществ. Отсюда следует,
что естественные вознаграждения, такие как еда и любовь, никогда не могут быть
по-настоящему аддиктивными, и что поведение в поисках пищи или любви не
является истинным признаком зависимости, независимо от того, каким
оно может выглядеть внешне.
Другие исследователи, однако, отмечают заметное сходство в поведении между обжорами (например) и потребителями наркотиков, а также отмечают растущее количество свидетельств, которые наводят на мысль о неврологическом сходстве. Например, сладкая пища может вызывать в мозге сигнал вознаграждения столь же сильный, как и вознаграждение от дозы кокаина. Кроме того, он может даже вызывать - по крайней мере у крыс - синдром отмены (абстинентный синдром), столь же сильный, как и вызванный героином. Таким образом, если запрещенный наркотик может вызвать "ненормальные" мозговые процессы, обеспечивая ненормальное и хроническое вознаграждение, то таким же образом может быть ненормально высокое естественное вознаграждение, подобное тому, которое человек получает от переедания или от переживания необычно сильных или частых чувств любви.
Исходя из этих соображений, более правдоподобный "узкий" взгляд на любовную зависимость предполагает, что человек действительно может быть зависим от любви, но только при наличии этих аномальных мозговых процессов.
Действительно, ряд теоретиков аддикции утверждали, что явления, связанные с любовью, могут квалифицироваться как аддиктивные, если они принимают такую “экстремальную” или дезадаптивную форму, называемую "разрушительной" или “неразумной” любовью. Когда влюбленный человек постоянно ищет контакта с другим человеком для физической близости, внимания или просто для того, чтобы быть в одной комнате, - это часто происходит для того, чтобы обеспечить мгновенное чувство сильного удовольствия и избавиться от навязчивых мыслей об объекте своей страсти. Если такое поведение угрожает безопасности индивида (или другого), психическому или физическому здоровью или влечет за собой серьезные социальные или юридические издержки, оно может вырасти до уровня аддикции.
Еще одно различие было проведено Сассмоном (Sussman, 2010) между зрелой и незрелой любовью. Сассман предполагает, что только последнею можно считать формой зависимости. Вместо того чтобы способствовать взаимному росту в рамках партнерства или способствовать повышению самооценки и благополучия обоих индивидов, незрелые любовь характеризуется властными играми, собственническими мыслями и поведением, навязчивой заботой о верности партнера, склонностью к “цеплянию”, неуверенностью и беспокойством. Любовные аддикты по этой модели “чувствуют отчаяние и одиночество, когда не находятся в отношениях”, “продолжают пытаться романтизировать объект любви еще долго после того, как отношения распались” и “немедленно заменяют прерванные отношения”, несмотря на такие заявления, как "я никогда больше не буду любить" (Sussman, 2010, 34)
Подводя итог, влюбленный человек может страдать от зависимости (с узкой точки зрения), если:
1. Его поведение, подкрепленное аномальными мозговыми процессами, мешает ему участвовать в обычных функциях повседневной жизни.
2. Отключают его от переживания здоровых отношений.
или
3. Приводит к другим очевидным негативным последствиям для него самого или других.
Таким образом, узкий взгляд на любовную зависимость рассматривает только крайние, радикальные мозговые процессы, поведение привязанности или проявления любви как потенциально указывающие на аддикцию.
Например, Timmereck (1990) подсчитал, что любовная зависимость этого типа может затронуть от 5 до 10% населения США.
Напротив, "здоровая" романтическая любовь, которая считается гораздо более распространенной, описывается такими учеными, как Сассман (2010) как доброкачественная или даже благотворная.
Однако, как мы увидим в следующем разделе, другие исследователи, в частности Burkett and Young (2012), находили сходство между зависимостью и даже “нормальными” романтическими отношениями, подчеркивая общие поведенческие, нейрофизиологические и нейрохимические признаки обоих. В этом случае аддикция должна рассматриваться как спектр мотивов, возникающий в результате многократного возникновения любого типа вознаграждения за наркотики, азартные игры, еду и сексуальные ощущения. Эти мотивы порождаются обусловленностью вознаграждения и, по сути, являются эволюционировавшим механизмом, с помощью которого мы, люди и другие животные, учимся вести себя так, чтобы это способствовало выживанию и размножению.
В то же время это не всегда приводит непосредственно к этим “эволюционным” результатам, особенно у людей, и тем более в современной среде, которую мы создали для себя. Наша потребность к пище, например, не строго контролируется генетически, и она может расти или убывать в течение жизни часто противоречащим нашим реальным потребностям в пище образом. Точно так же мы можем развить потребность в любом поведении, и эта потребность может превышать или опускаться ниже уровня, который соответствует нашим биологическим потребностям, нашим сознательным ценностям или нашим личным предпочтениям.
Таким образом, в широком смысле аддикции - это просто потребности, тяга к чему-либо, которые могут быть временно удовлетворены, но которые становятся неотложными и отвлекающими, если человек воздерживается от их удовлетворения слишком долго.
В этом смысле каждый человек "подсаживается" на еду, секс и другие обычные вещества и формы поведения, хотя большинство из нас не "подсаживается" на них до такой степени, чтобы причинить себе какой-либо серьезный вред или страдание.
Аналогичный широкий подход можно применить и к понятию любовной зависимости. Такой подход утверждал бы, что любить кого-то - это буквально быть зависимым от него, хотя, возможно, не очень сильно. В соответствии с этой точкой зрения романтические отношения, переживаемые повсеместно - от “влюбленности” до окончательного разделения и последующего ухода - могут рассматриваться как форма аддикции.
Отрывок из одной истории
«Поначалу каждая встреча сопровождалась приливом эйфории - новые впечатления, новые удовольствия, каждое более захватывающее, чем предыдущее. Каждая деталь ассоциировалась с этими сильными чувствами: места, время, предметы, лица. Другие интересы внезапно стали менее важными, поскольку больше времени было потрачено на следующую радостную встречу. Постепенно эйфория во время этих встреч ослабевала, незаметно сменяясь чувством удовлетворения, спокойствия и счастья. Мгновения между встречами, казалось, становились все длиннее, хотя и оставались прежними, а разлука наполнялась мучительной тоской и желанием. Когда все резко оборвалось, за этим последовали отчаяние и горе, которые постепенно привели к депрессии". (Burkett and Young 2012, 1)
Описывает ли эта история влюбленность или пристрастие к наркотику? Точка зрения авторов состоит в том, что она могла бы в равной степени описать и то, и другое. Опираясь на данные экспериментов с животными наряду с параллельными исследованиями в области привязанности человека и нейробиологии злоупотребления психоактивными веществами, они приходят к выводу, что существует “глубокая и систематическая согласованность ... между областями мозга и нейрохимическими веществами, участвующими как в аддикции, так и в социальной привязанности” (Burkett and Young 2012, 2)
Наконец, нейровизуализационные исследования с помощью МРТ показали связь между любовной зависимостью и наркоманией. В этих исследованиях, участникам показывали изображения их романтических партнеров во время сканирования их головного мозга. Выяснилось, что эти образы вызывают не только осознаваемое чувство любви и позитивные эмоции, но и вызывают сильную активацию в областях вознаграждения мозга.
Это лишь некоторые из нейрохимических и функциональных сходств между “нормальной” любовной привязанностью и наркоманией, которые были отмечены исследователями, отстаивающими “более широкий” взгляд на любовную зависимость.
Но как насчет различий между любовью и зависимостью?
Разумеется, многочисленные “параллели” между этими явлениями, как на поведенческом, так и на нейронном уровнях, не означают, что они строго эквивалентны. В следующем разделе мы рассмотрим некоторые из этих различий и оценим их последствия для “широкого” и “узкого” подходов.
Различия
Хотя на нескольких уровнях анализа существует значительная степень “соответствия” между любовью и зависимостью, существуют некоторые важные различия между естественно вознаграждающей деятельностью (например, связанной с влюбленностью) и искусственной стимуляцией системы вознаграждения, возникающей во время употребления наркотиков. Однако, как мы увидим, эти различия не очень сильно существенны. чем это может показаться на первый взгляд.
Одно из таких различий на уровне мозга касается длительности воздействия раздражителя. Высвобождение сигнальных молекул в случае переживаний, связанных с любовью, таких как половой акт, может быть не столь длительным, как аналогичное высвобождение, стимулируемое употреблением наркотиков. Естественное вознаграждение в значительной степени контролируется механизмами обратной связи, которые могут привести к более быстрому возвращению к “базовому уровню”, стимулируя (например) отвращение к участию в той же самой деятельности сразу после приятной стимуляции (Small, Zatorre, Dagher, Evans, and Jones-Gotman 2001). Например, нарастание сексуального желания предшествует половому акту, после чего оно быстро уменьшается, а затем требуется время, чтобы восстановить свой первоначальный уровень интенсивности. С другой стороны, аддиктивные стимуляторы часто восстанавливают высокий уровень желания сразу же после употребления наркотиков. Исходя из этого, часто утверждается, что деятельность, связанная с поиском наркотиков, легче преодолевает другие мотивы, чем деятельность, связанная со стремлением к “естественным” вознаграждениям.
Однако, даже принимая во внимание эту точку зрения, следует помнить, что нейродинамика даже “обычных” аддиктивных наркотиков не всегда одинакова, поскольку их механизмы действия очень сильно различаются. Не стимулирующие наркотики, такие как алкоголь, опиаты и бензодиазепины, например, не так быстро разжигают тягу, как стимуляторы, и они даже могут вызывать отторжение, которое похоже на нежелание близости у любовников, испытывающих “посткоитальное недомогание”. Еще более важно то, что механизмы обратной связи, управляющие обработкой “естественных” вознаграждений, не всегда надежны, а неврологические сигналы от естественных вознаграждений не всегда слабы.
Около 3% взрослых американцев страдают перееданием, при котором их система насыщения, которая должна предупреждать о состоянии сытости, настолько нарушена, что эти люди могут регулярно есть огромное количество пищи в лихорадочном “запое". Когда те же самые люди поглощают сладкую пищу, они могут испытывать уровень неврологического вознаграждения, который превосходит дозу такого наркотика, как кокаин. Таким образом, доказательства того, что наркотики, вызывающие злоупотребление, по своей природе лучше подходят для того, чтобы вызвать зависимость, чем другие виды вознаграждения, в лучшем случае неоднозначны.
Как еще можно отличить “влюбленность” от пристрастия к определенным наркотикам? Во-первых, в то время как наркомания - это ограниченная проблема, затрагивающая лишь небольшую часть населения планеты, романтическая любовь - это универсальный феномен, возникающий из базовых, эволюционировавших подсистем, которые помогали нашим предкам использовать возможности спаривания с предпочтительными партнерами. Другими словами, любовь глубоко связана с воспроизводством, которое является двигателем естественного отбора. Употребление наркотиков, напротив, не выполняет четкой функции в отношении выживания или размножения, и его часто описывают как "захват’ механизмов, лежащих в основе естественных функций вознаграждения мозга. Этот «захват» заменяет адаптивное естественное поведение полностью искусственным, которое не имеет отношения к генетической приспособленности.
В дополнение к этой точке зрения существует мнение, что романтическую любовь можно считать "конструктивной" формой зависимости, когда любовь взаимна; в то время как наркомания никогда такой не будет. И хотя мы можем быть счастливыми без наркотиков, мы не можем достигнуть счастья, если лишены потребности или даже некоторой любви и человеческой привязанности.
Однако из этих соображений не следует, что любовная зависимость, пищевая зависимость и наркомания различаются по своему характеру. Обжорство на самом деле крайне пагубно сказывается на шансах человека на долгосрочное выживание, так же как экстремальные формы связанных с любовью явлений. Например, ненасытный аппетит к сексу может привести к негативным последствиям: межличностные проблемы, венерические заболевания, потеря работы или даже тюремное заключение. Экстремальная модель поиска вознаграждения, будь то еда, секс, романтическая любовь или наркотики не будет способствовать шансам человека на процветание в современном мире, и любая нормальная потребность может быть доведена до крайности.
Наконец, существует тот факт, что любовь должна быть взаимна, чтобы она принесла полную пользу. Влюбленные редко сожалеют о том что влюблены, если им отвечают взаимностью. Значительная часть страданий, связанных с влюбленностью, проистекает из романтического отвержения или ухода от любви, а не от самой любви. Наркозависимые, напротив, никогда не отвергают свой наркотик таким же образом, так что, возможно, есть разница и в этом отношении. Тем не менее, существуют некоторые возможные параллели в этом измерении, которые усложняют представление о том, что любовная зависимость и наркомания являются совершенно несоизмеримыми явлениями.
Например, рассмотрим тот факт, что сложность получения наркотиков может быть источником многих (если не большинства) проблем, с которыми сталкиваются наркоманы. Доступ к наркотикам ограничен дефицитом, стоимостью, незаконностью и социальной нежелательностью в дополнение к любым биологическим (побочным) эффектам. Часть деструктивности наркомании возникает из-за того, что наркоман не может позволить себе купить наркотик и может пойти на преступление из-за того, что его друзья и семья отвергают его за то, что он принимает наркотик; или из-за того, что он не может получить его получить и уходит в абстиненцию. Само по себе пристрастие не является явной причиной большинства связанных с ним вредностей. Таким образом, мы можем провести здесь, по крайней мере, слабую аналогию между отвергнутым любовником и потребителем наркотиков, который не может получить доступ к своей наркотической зависимости.
Вместе взятые, эти соображения показывают, что действительно существуют некоторые различия между любовными и наркотическими зависимостями, однако эти различия могут иметь много общего.
Какой подход верный – «широкий» или «узкий»?
Поведенческие, психологические и нейрофизиологические данные, касающиеся любви и связанных с ней явлений, наркотиками, аддикции и параллелей между ними, рисуют очень сложную и бурно обсуждаемую картину. Имеющиеся нейробиологические и поведенческие данные просто не могут однозначно ответить на этот вопрос.
Однако данные, которые мы обсуждали в этой статье, предполагают, что наркомания и, по крайней мере, некоторые связанные с любовью переживания или поведение могут быть вполне объяснимы как эквивалентные явления на уровне мозга, подкрепленные одними и теми же нейрофизиологическими процессами. Сторонники этого взгляда должны утверждать, что аддикция - это термин, который мы можем применить к любому человеку, который переживает хронические и необычайно сильные (приятные) переживания и интенсивное вознаграждение за наркотики в случае наркоманов, пищевые запои в случае обжорства или сильные личные привязанности в случае любовной зависимости.
В следующем разделе мы рассмотрим некоторые практические и этические последствия, которые возникают, когда мы признаем, что любовь имеет (или может иметь) аддиктивные характеристики, по крайней мере, с узкой точки зрения, но также, возможно, и с широкой.
Этические последствия
Первая проблема, касающаяся аддикции, заключается в том, способны ли наркоманы воздерживаться от употребления наркотиков или других проблемных форм поведения. Решение этой проблемы имело бы некоторые косвенные последствия для лечения наркоманов, но оно имеет гораздо более серьезные философские и этические последствия: например, разумно ли заставлять наркоманов воздерживаться? Разумно ли возлагать на них моральную или уголовную ответственность за употребление наркотиков? Эти глубокие эмпирические и концептуальные проблемы восходят, по крайней мере, ко временам Платона, который задавался вопросом, как ответственный человек может продолжать выбирать пути действий, о которых он предсказуемо пожалеет.
Естественно, этот вопрос не относится к любви так же, как к зависимости от психоактивных веществ или к другим проблемным формам поведения. Мы обычно не выбираем любить кого-то (по крайней мере, не сознательно), и было бы трудно защитить тезис о том, что мы должны нести ответственность за то, что влюбились, даже если такое событие может иметь далеко идущие, а иногда и разрушительные последствия. Мы не можем криминализировать влюбленность, и хотя история изобилует историями о том, как люди были наказаны за то, что влюбились в “неправильного” человека, такое наказание может показаться жестоким или даже абсурдным по сегодняшним стандартам.
Однако хотя формирование любви кажется, по крайней мере, в значительной степени непроизвольным, существует реальный вопрос о том, насколько свободным является поведение человека, когда он на самом деле влюблен. Люди, которые влюблены, каждый день делают выбор - как выразить свои чувства: искать ли близости со своим любимым человеком или физической привязанности; делать ли выражение своей привязанности предметом общественного внимания и так далее.
Если любовная зависимость не что иное, как симптом аномальных мозговых процессов (то есть узкого взгляда), то выбор и поведение, которые она вызывает, можно считать неаутентичными или в некотором смысле неавтономными рефлексами. Поэтому сторонники узкого взгляда на зависимость от психоактивных веществ часто утверждали, что наркоманы не контролируют свои действия и не являются полностью автономными (Hyman 2007). Эта идея нашла отражение и в общепринятом понятии “преступления в состоянии аффекта”— и действительно, закон традиционно учитывает это состояние при вынесении приговоров.
Если это правильная точка зрения, то мы могли бы подумать, что было бы разумно попытаться устранить проблемные чувства и поведение, связанные с аддиктивной любовью, поскольку они являются всего лишь симптомами болезни. И мы можем даже поверить, что будет оправдано использование принуждения, чтобы помешать «любовной наркоманке» быть рядом с объектом ее желания. Действительно, мы также ранее утверждали, что в некоторых ситуациях домашнего насилия, включая подобные стокгольмскому синдрому случаи привязанности между жертвой и ее обидчиком, принудительное вмешательство может быть оправданным (Earp, Wudarczyk, Sandberg, and Savulescu 2013).
Широкая точка зрения, напротив, утверждает, что даже самые сильные, самые негативные формы любви - это просто крайности подлинного чувства. Исходя из этого, можно утверждать, что даже те люди, которые страдают от вредных крайностей любви, могут быть полностью независимы в своем поведении. С этой точки зрения цель лечения не должна состоять в том, чтобы полностью устранить чувство любви, поскольку оно является подлинным выражением личности человека. Ее цель, скорее в том, чтобы сделать его более умеренным. Лечение не должно нарушать свободу влюбленного человека, а также не должно включать принуждение или силу любого рода.
Лечение и реабилитация
Эти соображения подводят нас ко второй загадке, касающейся аддикции, а именно, является ли лечение возможным или целесообразным и может ли давать результат. Хотя обычно мы не думаем о том, чтобы предлагать “лечение” людям, которые влюблены, как только мы начинаем понимать, что, по крайней мере, некоторые случаи любви и связанных с ней явлений похожи поведенчески на пристрастия к веществам. Действительно, идея антилюбовного средства или "лечения" любви имеет глубокие исторические корни. Ссылки на такие "лекарства" могут быть найдены в трудах Лукреция, Овидия, Шекспира и многих других, и тесно связаны с понятием, что любовь или влюбленность - при определенных условиях - могут считаться серьезными болезнями, которые вредны для физического и психического здоровья.
Напомним: узкая точка зрения считает, что любовь - это только зависимость, порожденная либо уже существующей патофизиологией, либо хроническими сверхсильными “дозами” вознаграждения, основанного на любви. Кроме того, с узкой точки зрения, мы могли бы ожидать, что лучшим способом действий является стандартная психиатрическая лечебная модальность, в которой мы пытаемся восстановить нормальную нейрофизиологию с помощью психиатрических препаратов и/или когнитивной терапии.
Согласно широкому взгляду, напротив, каждый, кто любит, находится в состояния зависимости от другого человека, но это не болезнь, а просто результат фундаментальных человеческих способностей, которые иногда могут проявляться слишком сильно. Любовь, какой бы разрушительной она ни была, не является подходящим объектом психиатрического лечения.
Однако именно здесь различие между широким и узким взглядами начинает нарушаться. С обеих точек зрения основная трудность с этической стороны состоит в том, чтобы определить, как мы должны отличать хорошие виды любви от плохих, безвредные или даже полезные от опасных и вредных. Как и в случаях психических заболеваний бывает очень трудно отделить патологию от нормальной функции, особенно в промежуточных стадиях. Современные теории функционирования мозга не настолько развиты, чтобы сказать нам, подпадают ли эмоции конкретного индивида под статистические нормы. Почти каждое психическое нарушение или болезнь представляет собой крайности целого спектра поведения, функций или способностей. Не все грустные люди подавлены, и не все энергичные люди маниакальны. Таким образом, наши определения психических заболеваний неизбежно основаны на оценочных суждениях или, другими словами, на этических суждениях. Когда состояние причиняет вред, оно может быть определено как болезнь и тем самым обозначить себя как кандидата на лечение.
В соответствии с этой точкой зрения, рассмотрим определение зависимости от вещества из руководства по психическим расстройствам DSM-IV, оно диагностируется: “когда человек упорствует в употреблении алкоголя или других наркотиков, несмотря на проблемы, связанные с употреблением вещества". Другими словами, принципиально важно, связаны ли вред, трудности или негативные последствия с поведением, направленным на получение вознаграждения, а само по себе вознаграждение не является проблемой.
Как эти соображения влияют на наше понимание любовной зависимости и ее потенциальной возможности быть подходящим объектом лечения? Независимо от того, понимается ли любовь, как результат аномальных мозговых процессов или просто проявление сильного желания удовлетворения своей потребности, ключевым фактором для маркировки и лечения должна быть степень, в которой индивидуум страдает от любви через ее отрицательное воздействие на его благополучие.
Любовная зависимость и благополучие
Существует три основных класса теорий благополучия. То, как человек соотносит любовную зависимость со своим благополучием и, следовательно, с лечением, будет зависеть от теории, которую он находит наиболее убедительной.
Первый класс теорий, касающихся благополучия, - это гедонистические теории. Простейшее объяснение этого типа воззрений состоит в том, что счастье или удовольствие (понимаемое в широком смысле как психическое состояние) - это единственное внутреннее благо, тогда как несчастье или боль - это единственное внутреннее зло. Более сложные гедонистические представления включают в себя много разных состояний сознания, которые, возможно, способствуют (или составляют) благополучие. Например, считается, что Фрейд отказался от обезболивания, когда умирал от рака, на том основании, что он предпочел быть в состоянии ясно мыслить, чем в состоянии медикаментозного комфорта.
Однако, как бы ни трактовался этот гедонистический взгляд на психическое состояние, вполне возможно, что человек предпочел бы существовать в состоянии восторженной любви, даже если это могло бы привести к ряду неблагоприятных последствий в других областях его жизни из-за его неопровержимо высокой внутренней гедонистической ценности. Действительно, в западных обществах влюбленность широко рассматривается как чрезвычайно ценное состояние и, возможно, сама по себе является основой хорошей жизни. Это понятие отражено в идеале “умереть за любовь”, подразумевающем, что такая любовь может быть даже самим смыслом жизни.
Второй класс теорий, касающихся благополучия, - это теории исполнения желаний. Согласно этим теориям благополучие состоит в том, чтобы исполнить свои желания. Они придают вес индивидуальным ценностям и в то же время объясняют множественность ценностей, которые могут отличаться у разных людей. Согласно наиболее правдоподобным теориям исполнения желаний, желания должны быть осознаны, а также продуманы - то есть, не навязаны каким - либо образом из вне.
Может ли любовная зависимость быть совместимой с благополучием в контексте исполнения желаний? Это действительно кажется возможным. В частности, если человек желает свободно существовать в состоянии сильной страсти - даже с определенными негативными последствиями - и при этом быть полностью осведомленным о природе аддитивной любви, о том, как она может повлиять на его мозг и в целом на его жизнь, то тогда любовная зависимость и благополучие могут действительно совпадать у такого человека. С этой точки зрения лечение может быть не уместным, даже если имеются негативные последствия.
Третий класс теорий благополучия - это объективные (перфекционистские) теории. Согласно ним определенные вещи могут быть хорошими или плохими для человека и, таким образом, способствовать его благополучию независимо от того, хочет он того или нет, приводят ли они его к “приятному” психическому состоянию или нет. Например, полезные вещи: получение знаний, наличие глубоких личных отношений (включая любовь), участие в рациональной деятельности и развитие своих способностей. Примеры "объективно" плохих вещей: быть преданным, быть обманутым и получать удовольствие от жестокости.
Исходя из этих теорий, трудно увязать любовную зависимость с каким-либо подлинным благополучием - особенно с “узкой” точки зрения и можно с полным основанием утверждать, что только “нормальные”, “здоровые” или “конструктивные” виды любви объективно определяют благополучие. Если же любовь экстремальная, навязчивая, возникающая в результате аномальных мозговых процессов или несущая негативные последствия для здоровья или для других социальных отношений, то это объективно означает отсутствие благополучия. И значит, такая любовь потенциально могла бы заслуживать какой-то формы лечения при правильных условиях.
Но какую теорию благополучия следует принять? Неудивительно, что философы давно заметили, что каждая из теорий благополучия, описанных выше, отражает нечто важное и интуитивно понятное о том, что необходимо для хорошей жизни, но все они также и имеют недостатки. Соответственно, многие философы выбирают комплексный подход, в котором благополучие рассматривается как требование, по крайней мере, определенных аспектов всех теорий. Согласно этому комплексному подходу, благополучие состоит из вовлечения в объективно полезную деятельность, которую мы желаем и которая доставляет нам удовольствие или другие ценные психические состояния.
Подводя итог, можно сказать, что любовь, несомненно, является важным компонентом любой правдоподобной теории благополучия. Однако при сложном взгляде, особенно включающем аспекты объективного подхода, любовь, которая влечет за собой невыносимую боль, которая расстраивает другие важные желания или мешает человеку заниматься объективно полезной деятельностью, может быть с большим основанием воспринята как нарушающая благополучие. Лучшая жизнь - это не та, которая поглощена деструктивными или неадаптивными формами любви, а та, в которой любовь находит прочную гармонию с другими источниками блага.
Выводы о лечении любви
Что все это значит для рассмотрения вопроса лечения любовной зависимости? Что касается узкого взгляда, то это означает, что нам нужно будет выделить диагностические критерии. Насколько сильной или разрушительной должна быть любовь, чтобы квалифицироваться как аддиктивная любовь? Но и в широком смысле (каждый кто любит зависим), мы сталкиваемся с аналогичной проблемой. Только некоторые случаи могут быть признаны подходящими для лечения из-за их влияния на другие аспекты нашего благополучия. Хотя эти две точки зрения занимают радикально различные позиции в отношении нейробиологических основ проблемной любви, все же для обеих точек зрения именно негативные последствия или вред "плохой любви" определяют, следует ли рассматривать человека или людей, вовлеченных в нее, как подходящих субъектов для применения того или иного средства.
Повторим еще раз: основной диагностический критерий любовной зависимости, на наш взгляд, не должен сильно зависеть от того, согласны ли мы с узкой или широкой интерпретацией имеющихся нейрофизиологических данных. Вместо этого наше внимание должно быть обращено к тому, насколько человек вынужден страдать (или испытывать другие угрозы для благополучия) через свой опыт любви. Если мы определим, что медицинское или социальное вмешательство может принести пользу человеку, то, по крайней мере, потенциально целесообразно будет предложить некоторую степень лечения или поддержки.
Перспектива антилюбовной биотехнологии
Лечение любовной зависимости, как и любой другой формы зависимости, может принимать множество форм. Наиболее вероятной отправной точкой могут быть “традиционные” методы лечения, такие как профессиональное консультирование, когнитивно - поведенческие методы, психоанализ или некоторая комбинация этих и других широко используемых методов лечения, которые работают главным образом на психо-поведенческом уровне. В то же время, учитывая недавний всплеск нейробиологических исследований, вероятно, вскоре появится возможность разработать дополнительные лекарственные методы лечения, которые могли бы облегчить лечение проблемных форм любви, воздействуя на лежащие в их основе нейрохимические субстраты. В недавней работе (Earp, Wudarczyk, Sandberg, and Savulescu 2013) мы определили четыре условия этического использования такой биотехнологии для лечения любви.
- любовь, о которой идет речь, явно вредна и должна так или иначе исчезнуть или уменьшиться;
- человек сам хочет использовать эту технологию;
- технология поможет человеку следовать своим целям и обязательствам более высокого уровня, а не чувствам более низкого уровня;
- возможно, психологически невозможно преодолеть опасные чувства без помощи биотехнологии или, по крайней мере, небиотехнологические методы уже были опробованы или тщательно рассмотрены.
Кроме того, любое медикаментозное лечение любви или связанных с ней явлений должно проводиться только под руководством обученного специалиста и только после того, как безопасность и эффективность такого лечения были установлены с помощью строгого клинического тестирования, и мы утверждаем, что такие технологии не должны использоваться в отношении несовершеннолетних, т. е. до достижения ими возраста согласия (см. Earp, Sandberg, and Savulescu 2014).
Заключение
В этой статье мы доказали, что в настоящее время существует множество поведенческих, нейрохимических и нейровизуализационных доказательств, подтверждающих утверждение о том, что любовь является (или, по крайней мере, может быть) зависимостью, во многом так же, как зависимость от наркотиков. И мы утверждали, что независимо от того, как мы интерпретируем эти доказательства, мы должны заключить, что людям, на жизнь которых отрицательно влияет любовь, должны быть предложены возможности поддержки и лечения, аналогичные тем, которые мы предоставляем наркоманам.
Следует признать, что, предлагая какой-либо эквивалент между любовью, которая в культуре почитается выше всех других эмоций (или состояний отношений), и употреблением наркотиков, мы приводим сравнение, которое многим покажется отталкивающим или даже оскорбительным.Но если влюбленность не так уж сильно отличается, поведенчески или биологически, от развития наркотической привычки или проблемы с перееданием, то, возможно, это признание могло бы дать нам возможность глубоко исследовать наши взгляды на вред зависимости. Если факты показывают, что эти два явления идентичны или даже просто существенно пересекаются по своей природе, тогда, возможно, нам следует пересмотреть наше отношение к обоим. Конечная цель, независимо от того, является ли человек подвержен наркомании или романтической страсти, должна заключаться в выявлении тех случаев, в которых поведение и связанные с ним явления причиняют вред и страдания вовлеченным лицам
Источник Philos Psychiatr Psychol. 2017 Mar; 24(1): 77–92)
